1 23 июня 2017 мы всей семьёй — мой названный сын Олег, его жена Таня и я, — прилетели в Геленджик, в санаторий Всероссийского общества слепых «Солнечный берег», на…
1
23 июня 2017 мы всей семьёй — мой названный сын Олег, его жена Таня и я, — прилетели в Геленджик, в санаторий Всероссийского общества слепых «Солнечный берег», на летнюю школу Сообщества семей слепоглухих.
Почти в полночь, очень усталый, я, наконец, включил айфон, который был выключен на время перелёта. В электронной почте ошарашило письмо с темой «Апраушев»:
«Александр Васильевич!
Сообщаю, что 22 июня 2017 г. скончался Апраушев Альвин Валентинович.
Прощание будет проходить в Пушкинской ЦРБ 26 июня в 11 часов.
Лидия Николаевна
мой телефон…»
Лидия Николаевна Повзикова — жена Апраушева. В сентябре 2016 у нас возникла перписка по поводу оцифровки архива Апраушева в рамках программы образования и науки Благотворительного фонда поддержки слепоглухих «Со-единение». И вот — скорбная весть…
Я немедленно ответил:
«Дорогая Лидия Николаевна!
Нет слов, как мне больно, я с Вами в этом великом горе, но, к огромному сожалению, я далеко от Москвы, на летней школе Сообщества семей слепоглухих, и в Москву вернусь только 3 июля.
На прощании быть не смогу, но переслал Ваше скорбное сообщение кому только смог.
Я с Вами — к сожалению, не физически, но всей душой и всеми помыслами.
Единственное утешение, что здесь я — на Апраушевском посту, который не имею права покинуть. И Олег Валентинрович меня бы понял в этом.
Ваш Александр Васильевич Суворов».
Да уж, Апраушевский пост. Я ни секунды не забывал о своём учителе. И работа, и общение, и лечение — всё происходило на фоне большого горя, сквозь постоянную скорбную память. 24 и 26 июня, читая лекции слушателям школы, я много рассказывал о вкладе Апраушева в тифлосурдопедагогику — в обучение и воспитание слепоглухих детей. 26 июня моя лекция совпала по времени с прощанием в подмосковном городе Пушкино… 24 июня пришёл ответ:
«Уважаемый Александр Васильевич, спасибо за поддержку.
Рада, что Вы на посту. Благодаря Вашим стараниям работа над архивами идет полным ходом.
Желаю успеха.
С уважением Л.Н.Повзикова».
На скорбную весть откликнулся и академик Российской академии образования, мой ближайший друг и учитель, Борис Михайлович Бим-Бад, которому я сразу переслал, в числе других знавших Апраушева людей, свою переписку с Лидией Николаевной по поводу его смерти:
«Дорогие коллеги! Помню Альвина Валентиновича бодрым, всегда готовым перейти от улыбки к смеху, трудягу. Я написал рецензию на его учебник и опубликовал в «Советской педагогике». Несколько лет назад позвонил ему, чтобы поздравить с его днём рождения. Как же он обрадовался. Много созидательного и доброго совершил дорогой Апраушев. Помню, ценю, надеюсь увидеться с ним там — за горизонтом.
Ваш БББ».
«Дорогая Лидия Николаевна!
Я сообщил о смерти Олега Валентиновича Галине Константиновне Епифановой, директору детдома.
Надеюсь, оттуда кто-то будет на прощании.
Юлия Майорова тут на летней школе, сказала мне вчера, что ездила к Вам работать над архивом. Очень рад, я десять лет никак не мог сдвинуть с места эту колымагу, Апраушев мечтал о музее, теперь он существует при детдоме. И вообще с появлением фонда «Со-единение» колымага эта наконец-то заскрипела. Апраушев был бы счастлив, он огорчался, что мне никак не удавалось её сдвинуть…
…
Держитесь, пожалуйста, спасибо Вам за заботу о Нём.
Ваш А.В.Суворов».
«Уважаемый Александр!
Спасибо за заботу. На проводы приехали сотрудницы д/д, которые работали с А.В., отец Антона, у которого Альвин был гуверменом.
…
С уважением, Повзикова Л.Н.»
2
Альвин Валентинович Апраушев родился 25 января 1930. В 1943 году подросток убежал на фронт, и в прифронтовой неразберихе подорвался на мине, лишился правой ноги. Всю оставшуюся жизнь — на протезе. Но не знавшие об этом и не догадывались ни о чём: в молодости он на этом протезе даже танцевал, и до глубокой старости катался летом на велосипеде, зимой — на лыжах.
Не знаю точно анкетных данных — где учился и работал. Он рассказывал, что, кроме всего прочего, работал на химическом заводе, производившем химическое оружие. Поэтому квартиру получил в военном городке под Загорском (ныне Сергиев Посад), и когда мама приезжала ко мне в Загорский детский дом для слепоглухонемых, мы с ней несколько раз ездили к нему в гости в этот военный городок. Участвуя в художественной самодеятельности, он играл на корнете в духовом оркестре, в том числе приходилось играть и на похоронах…
«Земную жизнь пройдя до половины», Апраушев с 1 февраля 1965 года начал работать рядовым воспитателем в Загорском детском доме для слепоглухонемых. Там мы и встретились. Летом 1965 года мне было двенадцать лет, и на летних каникулах он поработал и моим воспитателем. Возил нас в деревню Голыгино купаться в речке Воря, однажды покатал нас по Воре в лодке, управляя ею шестом. Я ещё не умел плавать, вообще-то речка мелководная, можно пешком дойти до другого берега. Но я умудрился найти яму, забарахтался, потеряв опору, закричал, и Апраушев меня вытащил обратно в «лягушатник».
Я как-то на прогулке распроcтранился о своей любви к квасу, особеоно маминого изготовления, кислому, на чёрном хлебе. С этим кислым самодельным квасом была особенно вкусна окрошка. А сладкий разливной квас хорош только в качестве напитка, но ни в коем случае не для окрошки. Апраушев оборdал мои разглагольствования:
— Наш детдом не для любителей кваса.
Но когда после ужина он водил нас в местный парк культуры и отдыха, где иногда играл духовой оркестр, и я прилипал к эстраде, пытаясь хоть что-то услышать, — Апраушев не спешил меня увести, хотя по режиму было уже время отбоя.
В то лето в Загорский детдом привезли первый телетактор — устройство для общения сразу с целой группой слепоглухих. Апраушев снял меня с качелей и привёл в слуховой кабинет, где мы несколько часов испытывали новую технику, беседуя через неё. Апраушев печатал на клавиатуре зрячей машинки, а у меня под левым указательным пальцем, лежавшим на шеститочии, выскакивали брайлевские буквы.
— Чем ты занимался?
— Качался на качелях.
— Всё утро? И вчера? И позавчера?
— Да.
— И как не скучно? Вас никто не обязан развлекать. Сам находи себе занятие.
— Да я бы целыми днями читал, но библиотекарша в отпуске, библиотека закрыта, ключ у библиотекарши, до книг не добраться.
— Безобразие!
Апраушев добился, чтобы ключ у библиотекарши забрали, библиотеку открыли, и я запасся книгами. С тех пор библиотека всегда была мне доступна, независимо от отпуска библиотекарши. Так что если детдом не для любителей кваса, то уж точно для любителей книг и музыки.
Альвин — редкое имя. Ничего особенного, мы бы привыкли, и дети, и взрослые, но Апраушев, приступив к работе в детдоме, пошёл навстречу нашей лени — и «перекрестился» в Олега Валентиновича. И я лет десять не подозревал, что по паспорту он Альвин, а никакой не Олег. А когда узнал его паспортное имя, всё равно всю жизнь называл его Олегом Валентиновичем — для меня этот вариант был не только более привычным, а более настоящим, чем паспортный. Даже интимным, пожалуй. Альвин — это для каких-нибудь там журналистов, вообще для посторонних, а для своих, детдомовских — Олег. Его и педагоги обычно так называли в разговорах с нами, даже без отчества. Олег да Олег. Олег увидит. Что скажет Олег? Олег похвалит. От Олега влетит…
Вот почему и в траурной переписке с Лидией Николаевной Повзиковой, приведёмной выше, я совершенно сознательно называл Апраушева Олегом Валентиновичем, а никаким не Альвином. Альвин — это не он. Он — Олег.
Олег Валентинович уже в 1966 году стал завучем, а в 1968 — директором. В старшей группе, состоявшей из Натальи Корнеевой, Юрия Лернера и Сергея Сироткина, он вёл русский язык и литературу. Как-то он предложил им написать продолжение «Горя от ума» Грибоедова — что произошло с Чацким после его заключительного: «Карету мне! Карету!» Олег Валентинович предложил попробовать пофантазировать и мне.
— Стихами?
— А ты можешь стихами?
— Ну, когда читал, казалось, что по-другому и не скажешь…
Этот разговор был в сентябре 1966. И Олег Валентинович в меня прямо вцепился:
— Пиши стихи!
В одно из воскресений марта 1967 засадил после завтрака за брайлевскую машинку:
— Пиши стихи!
Все на улице лёд колют, разбрасывают по асфальту, чтобы он быстрее растаял, а я пытаюсь вымучить оду в честь предстоящего через полгода пятидесятилетия Великого Октября… Записал две строчки — и ни с места. Корявый четырехстопный ямб, кажется, получился, а что такое рифма, я вообще сообразил только через год.
После этого случая Олег Валентинович оставил меня в покое. Но лёд тронулся. Плюнув на все на свете юбилеи, я 15 апреля воспел свою победу в драке со своим тёзкой Сашей Ивановым, который помешал мне висеть в спортзале вниз головой на шведской стенке. На следующий день выиграл подряд две шахматные партии — опять победная виршеплётная реляция. Так и пошло — всё чаще, всё увереннее, в том числе иногда и по праздничным поводам, но в основном про свои любимые мозоли.
А Олег Валентинович поощрял. Прошусь ухаживать за кроликами, а он:
— Этим и без тебя есть кому заниматься. Пиши стихи!
На пенсию по инвалидности мы зарабатывали производством булавок. Все стараются заработать побольше карманных денег, а мне скучно. Олег Валентинович и не приневоливал:
— Пиши стихи!
Читать глазами брайлевские тексты, проверяя ученические работы, очень вредно — зрение портится. Олег Валентинович добился закупки целой партии плоскопечатных пишущих машинок — у каждого старшеклассника своя. У меня «Башкирия», а у Сироткина «Украина», такая же, как у директора. Зрячая машинопись оказалась для меня судьбоносным навыком, с весьма далеко зашедшими последствиями. Этот навык сделал меня максимально самостоятельным в моём творчестве: сам писал свои тексты сначала на брайлевской машинке, а затем сам же перепечатывал их и на зрячей. Никакой диктовки — всё своими руками. В 1995 году этот навык очень облегчил мне и овладение компьютером с брайлевским дисплеем.
Олег Валентинович вообще разрабатывал всевозможную технику для нашего учебного процесса. Была обучающая машина «Одема». Ну, описывать это устройство сложно, а суть в том, что если правильно ответишь на вопрос — загорается лампочка для слабовидящих, а для слепых появляется под пальцем точка. Вопросы пронумерованы, и на «Одеме» нужно правильно угадать номер и нажать соответствующую кнопку, одну из двадцати. Для меня разработали программу, где если я правильно определял те или иные литературоведческие термины, вылезала точка, а нет — никакой реакции.
О телетакторе я уже упоминал. Этих устройств было целое семейство. Самые совершенные модели уже в конце 1960-х предвосхищали будущие брайлевские компьютерные дисплеи.
В классах и коридорах работали вентиляторы, которые автоматически включались в начале и в конце каждого урока, оповещали о времени завтрака, обеда, ужина… Вентиляторы вместо звонков. Это тоже была идея Олега Валентиновича. На тему технического оснащения учебно-воспитательного процесса в Загорском детдоме Олег Валентинович защитил кандидатскую диссертацию под руководством Александра Ивановича Мещерякова.
Будучи директором детдома, он в 1970-е — 1980-е годы решал проблемы трудоустройства выпускников, налаживал общение воспитанников с шефами-комсомольцами — старшими школьниками и студентами. При нём у детдома было обширное подсобное хозяйство: огород и сад с теплицами, кролики, куры — белые и цесарки, индюшки, небольшое (кажется, в десять голов) стадо овец, козёл… Овчарку Тайгу и её преемника, борзого пса Огонька я вообще дразнил «заместителями директора»: если директора нет в кабинете, у него под стулом собака. Присядешь на диван в ожидании директора, а «заместитель» лижет тебе нос. Вообще дверь в кабинет директора обычно была настежь, воспитанники свободно заходили в кабинет, и если хозяин отсутствовал, дожидались его там.
Олег Валентинович издал ряд книг — методическое пособие по трудоустройству выпускников, учебник «Тифлосурдопедагогика», популярные книги, особенно «Воспитание оптимизмом» и «Педагогические этюды». История Загорского детдома, его расцвета — неразрывно связана с именем Олега Валентиновича. После его увольнения история Загорского детдома, собственно, закончилась. Началась история Сергиево-Посадского детдома, связанная с именем прежде всего друга и преемника Апраушева, Галины Константиновны Епифановой.
3
Может, я бы смог защитить Апраушева, но в феврале 1986 года попал на месяц в больницу, а тем временем Олега Валентиновича сняли с поста директора и назначили на должность исполняющего обязанности завуча. С этой должности его окончательно «ушли» в сентябре 1988.
Из детдома-то его «ушли», но не из тифлосурдопедагогики. Как говорится, душа его до конца жизни осталась в ней. Где бы Олег Валентинович ни работал после детдома, он всюду оставался тифлосурдопедагогом. И в юннатском кооперативе в Щёлково, которым они руководили вместе с Лидией Николаевной Повзиковой. И на должности заместителя директора по науке в школе супругов Никитиных в Болшево. Признанный в годы Перестройки одним из самых ярких педагогов-новаторов, авторов так называемой Педагогики Сотрудничества, Апраушев участвовал в создании Союза учителей, занимал там, если ничего не путаю, пост заместителя Шалвы Александровича Амонашвили. В 1990-е годы он работал учителем русского языка и литературы в одной из пушкинских общеобразовательных школ, в пятых — шестых классах. И всюду он оставался верен тифлосурдопедагогике, со зрячеслышащими детьми применял опыт работы в детдоме для слепоглухонемых.
Он разработал панорамную методику преподавания. Как всё гениальное, она проста. В течение, максимум, первой четверти он быстро, бегло «проходил» с классом материал всего учебного года. Таким образом, ученики получали целостное представление — панораму — всего учебного курса в пределах учебного года. Затем углублённо изучались отдельные темы. Прочитав статью Апраушева о панорамной методике, я тоже стал использовать её в своих лекциях: сразу давать слушателям весь план курса, а затем углубляться по темам. Даже и настоящие воспоминания пишутся, можно сказать, по панорамному принципу: в траурной переписке я намекнул на масштаб личности Апраушева, а дальше углубился в детали, в подробности.
В 2000-е годы лебединой песней и последним педагогическим подвигом Апраушева стала семейная тифлосурдопедагогика — так называемое «гуверменство».
Я довольно регулярно встречался в это время с Олегом Валентиновичем. И в гости к нему ездил при каждой возможности, и он ко мне заезжал по пути из Москвы домой. И он мне рассказывал о своей гуверменской работе, что потом вошло в его последнюю книгу — «Гувермен».
Вообуе-то я огорчился, когда Олег Валентинович подтвердил, что книга называется именно «Гувермен». Первоначально был замечательный каламбур — «Гувернатор», и мне было очень жаль, что в заголовке книги сохранить этот тонкий намёк на толстое обстоятельство автор не решился.
Родители одного слепоглухонемого малыша с признаками лёгкой формы ДЦП — Детского церебрального паралича, — попросили Апраушева поработать с их ребёнком в домашних условиях. В течение нескольких лет Олег Валентинович с понедельника до четверга жил в семье своего воспитанника, а в четверг уезжал на выходные домой, оставляя родственникам воспитанника домашние задания. И это — на восьмом десятке, в конце, а не в начале педагогического пути. Параллельно он консультировал, насколько я понял, ещё двух слепоглухонемых малышей. В том числе какую-то «негритяночку». Разве не подвиг?
Не гувернёр, а гувернатор. Не наёмный слуга — какой-нибудь «дядька», «мосье» или «герр», — домашний педагог, избавляющий родителей-бар от возни с их барчуками. А наоборот, организатор и руководитель общения слепоглухого воспитанника с членами его семьи. Не столько сам учит ребёнка навыкам самообслуживания в быту, сколько учит родственников, как обучать ребёнка всевозможным бытовым премудростям. Не «освобождает» семью от ребёнка, а включает ребёнка в семью, организует его отношения с семьёй. Поэтому не гувернёр, а гувернатор. Руководитель семейного психолого-педагогического процесса.
Я ворчал в беседах с Олегом Валентиновичем: гувернатор — понятно, а гувермен — какая-то невнятная серединка на половинку между гувернёром и гувернатором. Олег Валентинович соглашался, но то ли в шутку, то ли всерьёз объяснял, что побоялся гнева какого-нибудь надутого сознанием собственной значительности губернатора. У чиновников обычно плоховато с чувством юмора, так что ну их к дьяволу — связываться с ними на старости лет. Поэтому всё-таки гувермен, а не гувернатор. Увы…
4
Последние лет пять своей жизни Олег Валентинович медленно угасал. Приехав поздравить его с днём рождения 27 января 2014, я очень расстроился, когда он говорил, что ему ничего не интересно, и он ничего не помнит. Я попросил у него номера мобильных телефонов его детей, чтобы хотя бы через них иметь возможность с ним связаться. Олег Валентинович начал листать свою записную книжку в поисках номера мобильника старшего сына, Олега, да так и не нашёл, всё время натыкаясь на номер моего названного сына, тоже Олега. Самозванный Олег запутался в двух паспортных Олегах, всё время переспрашивая у меня, что он, собственно, и зачем ищет.
Последний раз я видел его живым 9 октября 2014 года. Мы ездили к нему вчетвером, во главе с президентом Благотворительного фонда поддержки слепоглухих Дмитрием Валериевичем Поликановым. Нас интересовал архив Апраушева — видеоматериалы, рукописи… Апраушев опять с порога начал твердить, что ему ничего не интересно и он ничего не помнит… Больше мне доехать до него живого не удалось. Когда Лидия Николаевна вышла со мной на связь по поводу апраушевского архива, мы обсуждали возможность навестить его, но — не успели реализовать…
30 июня 2017 со дня смерти Олега Валентиновича исполнилось девять дней. Меня попросили поиграть на губной гармошке для маленькой слепоглухонемой девочки. Я согласился, хотя настроение на фоне смерти учителя и друга не самое для пиликанья подходящее. Но — слепоглухонемой ребёнок, что-что, а это бы Олег Валентинович понял и одобрил.
Девочка живо заинтересовалась моим пиликаньем, ощупывала гармошку, тыкала пальчиками в мои надутые щёки… А я вспоминал, как в начале 1980-х годов поставил для воспитанников Загорского детдома пластинку со старинными маршами и вальсами для духового оркестра. Вокруг меня с десяток ребят собралось, держали руки кто на голове, кто на спине, кто на груди, — я подпевал оркестру, и голос мой вибрировал во всех этих местах, что и привлекло ребят.
В класс зашёл Олег Валентинович, и сказал:
— То, что я увидел, совершенно потрясающе. Тебе нужна фотография?
Я пожал плечами:
— Я-то не вижу, мне всё равно, но если нужно Вам — ради Бога, фотографируйте.
Хорошо бы в архиве, который сейчас оцифровывается, нашёлся тот снимок… А моё пиликанье для слепоглухонемой девочки на девятый день после смерти Апраушева мой названный сын Олег снял на видео.
4 — 5 июля 2017